«Есть у меня один знакомый. Он любит рассказывать, что работает в любом виде, сколько бы ни выпил. Пьёт и работает, снова пьёт и опять работает, уже лыка не вяжет, а всё работает. И вот, упившись в усмерть, дрыхнет наш труженик без задних ног. И, что он себе думает?

- Что думает?

- Он продолжает думать… Нет! Он утверждается в уверенности, что может пить сколько угодно, и количество принятого на работе не отражается. А почему? А всё потому, что временной промежуток, пребывания в состоянии овоща, его памятью не зафиксирован.

***

«Первая фраза - это камертон, задающий звучание всей вещи»! – Надписал я поверх напечатанного текста и размашисто расписался под словом «аналогично». Продолжая подписывать подарочные экземпляры, я расковано и чётко отвечал на вопросы… Редакционный зал был набит до отказа. И глаза, глаза! В них было всё: обожание, зависть, недоумение, восторг, понимание, радость... Вот оно настоящее писательское счастье!

Дверь с треском распахнулась. Хорт оторвал глаза от горшка гречневой каши и поднял голову. В дверь протиснулся стражник и грубо спросил:

- Ты Хорт Порубежник?

- Обычно меня зовут - мастер Хорт.

- Да, хоть сам пан Хорт,- с этими словами стражник, тяжело топая сапогами, вошел в комнату. За ним боком вошел другой, волоча за лохмы скулящую от боли Крысю. Она изо всех сил пыталась оторвать руку стражника от своих волос, но силенок явно не хватало.

- Твое отродье?- спросил первый, кивнув на плачущую девчушку.

- Отродье не мое, но служит у меня, - встревожился Хорт,- случилось чего-нибудь?

- Ага, случилось. Жалобы на нее от горожан имеются.

У Хорта засосало под ложечкой:

- Какие жалобы?

Холмс и Ватсон сидели за столиком у входной  двери и рычащий возглас : «Мэри,домой!» заставил  вздрогнуть Ватсона. Холмс  не подал виду попивая  любимый  зеленый индийский чай неожиданно оказавшийся в харчевне маленького селения в тридцати милях от столицы. Здесь  Холмс и Ватсон пребывали по  делам, не относящимся  к последующим событиям.

Ватсон  оглянулся и увидел  мужчину весьма неприятной внешности,  одетого в  грубую кожаную куртку с зеленым шарфом,  небрежно охватывающим  шею. Лицо мужчины к тому же было искажено  злобной гримасой.   «Это местный лесничий » негромко сказал Холмс.

СМЕРТЬ В КРЕПОСТИ

Кто не жил в России в 1856 году,

Тот не знает, что такое жизнь.

(Л. Н. Толстой )

1 часть

- Господа! Вы прибыли в не совсем обычное место, - так начал свою лекцию по геополитике комендант гарнизона и командир опергруппы войск НАТО полковник фон Меерс, - Это восточная  оконечность Крыма. От Керчи – города со ста пятьюдесятью тысячами жителей -  нас отделяют 4 километра суши, от России – 7 километров пролива.

Есть международные договоры, подписано соглашение, вы все это знаете. Но вы не должны забывать, что существуют подводные течения, даже если поверхность  кажется гладкой.

Он  оглядел аудиторию и добавил:

- Течения – это, конечно, только образ. Крым – слишком лакомый кусок, его считают своим  и русские, и украинцы, и крымские татары, и даже понтийские греки. Но все они слишком слабы, чтобы что-то противопоставить нам. Но, с другой стороны,  - хотя, простите, по-английски, с другой руки, - они столетиями жили бок о бок, а мы для них – чужаки. В Европу они только ЕЗДИЛИ, а мы в ней живём!

Черное с розовым. Охра на синем. Теперь – сюда. Нет, не подходит. Найдите более бесполезное и захватывающее занятие. Купол собора на фоне неба. Нашла кусочек. Есть! Тишина в комнате. Тиком-таком – мамины часы. Мама. В памяти, как живая – с кухни, румяная, волосы под белым платком – с днем рождения, дочка. Два года прошло. Воспоминания рассыпаются, распадается картинка. «Береги ее, Саша. Больше некому»
Бережет. Как умеет. Николаич, старый любимый пень, врун болтун и хохотун – что бы без тебя делала. Охапка роз к восьмому марта, непременный ненужный кавалер в день рождения – заявляются толпой – «Наталка, мы ту мимо проходили, коньячку выпьешь?» Бесплодные попытки познакомить ее с кем-нибудь, сдать непутевую племянницу в надежные руки. Дядь Саша, голубь ты мой сизый, когда ж ты уймешься. В сорок бабе уже поздно что-то менять. Хватит. На всю жизнь наелась долго и счастливо. Если бы мама была… А нету.
Еще один пазл-воспоминание – душный комнатный провал, и цветы – гадкие, пахучие – гвоздики, хризантемы, розы… Огромный венок белых лилий. Их сладковатый запах она возненавидела на всю жизнь. Как они смеют так вызывающе, так мерзко цвести, если сегодня лягут в холодный аталас домовины, и уйдут без остатка в жирную чавкающую землю.